Подпись: Алексей Ягудин
    

  Подпись: Мира Льда
 
   


ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ - В ЗВЕЗДЫ.

Читатель из г. Омска В. Глаголев прислал сердитое письмо, обвинив редакцию в особых симпатиях к фигуристу Евгению Плющенко, о котором мы "комплиментарно" писали в преддверии Олимпиады в Солт-Лейк-Сити. "А вот о подлинном герое Игр - Алексее Ягудине, выигравшем эти соревнования за явным преимуществом, вы так толком и не рассказали после его грандиозной победы. Хотелось бы подробнее узнать о том, как шел Ягудин к своему олимпийскому триумфу", - закончил свое письмо В. Глаголев. И другие читатели обращались к нам с подобными просьбами. Мы же настойчиво просили написать о Ягудине его психолога, нашего давнего друга и постоянного автора профессора Рудольфа ЗАГАЙНОВА, которого Татьяна Анатольевна Тарасова пригласила в помощники за полгода до Белой Олимпиады. Но психолог не сразу взялся за перо, ибо чувствовал себя после Олимпиады предельно измотанным, опустошенным. Почему так произошло, вы узнаете, прочитав серию материалов Р. Загайнова, в очередной раз проявившего себя и как талантливый литератор. С его помощью вы попадете за кулисы большого спорта и, надеемся, поймете, что стоит за олимпийской победой Ягудина.


Олимпиада, Олимпиада... Что даешь и что отнимаешь ты? Сверхнапряжение и сверхответственность, пропитывающий всё твое существо страх поражения, не-фарта, любой роковой случайности, способной решающим образом помешать твоему любимому спортсмену победить, разрушить его мечту. И... твою!
Лицо спортсмена, пережившего страдание. Каждый день я вижу его, и мучительно сжимается сердце, и хочется встать ему навстречу, сказать самое нужное, найти то единственное слово, которое хоть немного, но успокоит его, вернёт в жизнь.
Олимпийская столовая. Вечером она заполняется, и никто не спешит расходиться. Вот в очередной раз раскрываются двери и входит команда, закончившая сегодня свое выступление. И видно всё. Лицо проигравшего свой главный старт... Словно остановившийся навсегда взгляд, в котором детская растерянность, непонимание и жалкая (так это выглядит сейчас) покорность. У женщин, плюс к этому ко всему, заплаканные, но тщательно вытертые от слез глаза.
А вот победителей почему-то я не могу определить. И это новое ощущение удивляет меня самого. Нет в лице нового олимпийского чемпиона радости и счастья, торжества. А есть спокойная и безумная усталость, полное опустошение, примирение с миром и с собой. Слишком тяжело сейчас достаётся победа, слишком непривычные эмоции рождает она, а на простую человеческую радость нет сил, да и желания. Слишком важна она для человека и для всей его последующей жизни, и рождает потому не эмоции, а желание осознать, подумать, разобраться в себе, принять случившееся на личностном уровне, на уровне своей судьбы.
Так что ты даешь, Олимпиада? Конечно, потрясение от самой борьбы, от победы, воспоминаний, которых с лихвой хватит на всю оставшуюся жизнь. Но это же пережитое потрясение сотворило в моём внутреннем мире некую трансформацию, психоанализ которой я произвожу уже более полугода и пока не могу считать его завершённым. Что-то ушло "из меня" и стало просто неинтересно всё то, что описывает тот же, прочитываемый ранее от первой до последней строчки "Спорт-экспресс". Не более пяти минут выдерживаю любую спортивную телетрансляцию. Не могу и не хочу рассказывать даже близким - об Играх.
"И Лёша не тот", - ставлю я приговор первому прокату Алексея Ягудина (вчера, 26 октября, показали его катание в первом послеолимпийском году). Да, всё не то в его катании, а точнее - в нём, в лице, в глазах. И не в том дело, что он немного растолстел. Повторяю: дело в другом. Он, его катание оставляют равнодушным. Он пуст. А если и не пуст, то не может вынуть из себя то, что выплёскивалось раньше с первыми аккордами музыки.
Татьяна Анатольевна Тарасова видит эти непривычные оценки - 5,2 и 5,4 и улыбается, но улыбка даётся ей с трудом.
Я смотрю на дорогие мне лица и становится ясно, что ответа на этот вопрос, что же происходит с нами (спортсменом Алексеем Ягудиным, тренером Татьяной Тарасовой и психологом Загайновым), не найден. А от успешного его поиска зависит, быть может, вся дальнейшая жизнь как спортсмена, так и всей нашей группы.
Так что же отняла у сверхталантливого фигуриста Алексея Ягудина победная Олимпиада? И что предстоит водрузить на место в структуре его личности, чтобы оно - прежнее - вновь окрылило и вернуло в его катание всё то, что поднимало людей на ноги уже в середине "тарасовских" программ? И что должны сделать мы, взрослые друзья спортсмена, и что должен сделать он сам с собой, чтобы стать прежним - неотразимым и непобедимым? Путь к самому себе - так можно назвать то, что предстоит совершить Алексею Ягудину. И только сейчас я понял, как это тяжело, если вообще возможно.
В последние две недели до олимпийского старта происходило то, что можно назвать одним словом - "психоз". За завтраком Лёша говорит мне: "Это вся моя еда на сегодняшний день". Я молча соглашаюсь. Соглашаться во всём - самый правильный стиль поведения сейчас, когда уже ярким пламенем доминирует в его сознании, в каждом нерве и в каждой мышце тот самый олимпийский огонь, главный старт в жизни каждого настоящего спортсмена. К Солт-Лейк-Сити Лёша шёл семнадцать с половиной лет. И пожертвовано в этом долгом пути фактически всем, что есть в жизни обычного человека.
После тренировки мы идем к нашей гостинице, и Лёша говорит: "Что за жизнь у меня, Рудольф Максимович? Голеностоп болит, колени болят, пах болит, плечо болит..."
Я решаюсь прервать и, может быть, развеселить его и говорю: "Жопа болит".
Но он (без улыбки) останавливается, спускает брюки и отвечает: "А жопа знаете, где болит?.. Вот здесь, кость". И тычет пальцем в это больное место.
"Ну ничего, Лёшенька. - всегда говорю я в ответ на его очередную жалобу, - осталось всего десять тренировок". Что означает пять рабочих дней (по две тренировки в день) и два выходных, которые он требует от тренера уже три дня.
"Я не отступлю, - говорю я Татьяне Анатольевне. - Поверьте, если спортсмен не выполнит то, что нами всеми намечено, не будет главного - уверенности. А на Олимпиаде добавится стресс самой Олимпиады и будут сорваны главные прыжки. Упадут все, кто не издевался над собой в работе".
"Вы видите, папаша (моя кличка в группе), я слушаюсь. Хотя, вообще-то, я никого не слушаюсь".
И мы облегченно смеемся, хотя даже простая улыбка с каждым днём даётся всё труднее.
И давно забыл об улыбке наш Лёша. Его похудевшее и потемневшее от усталости лицо вызывает жалость и сострадание. И невыносимо смотреть, как после проката своей произвольной программы (4 минуты 40 секунд) Лёша отъезжает к противоположному (подальше от нас) борту, наклоняется ко льду, и его тошнит, буквально выворачивая наизнанку.
"Он умрёт, он умрёт", - причитает Татьяна Анатольевна. Я не отвечаю ей.
Потом он подъезжает к нам, и я говорю: "Молодец, Лёшенька! Осталось восемь тренировок!"
Жду их в раздевалке и слышу (дверь полуоткрыта) его крик: "Я так никогда не тренировался!"
И что-то приглушённо отвечает ему Татьяна Анатольевна. "Валит на меня", - говорю я себе и добавляю: "И правильно делает".
И вот он входит в раздевалку и без сил падает на скамейку.
"Молодец! - снова говорю я, - это была настоящая работа!"
Лёша лежит, его грудная клетка поднимается и опускается в такт дыханию, и он спрашивает меня: "И всё-таки, Рудольф Максимович, когда у меня будет выходной?"
"А когда ты хочешь?" - мягко, убрав волю из своего голоса, спрашиваю я.
"А когда лучше?" - спрашивает он, и как рад я это слышать, потому что спортсмен готов страдать и дальше, если это нужно. Он покапризничал со своим личным и любимым тренером, избавился от отрицательных эмоций (и спасибо за это Татьяне Анатольевне!), а сейчас вновь настроен на "конструктив" с теми, "кто для этого здесь", как говорит сам Леша.
"Давай сделаем так: завтра - пятница, работаем с полной отдачей. Поверь, это надо! А в субботу и воскресенье будешь отдыхать. И полностью восстановишься!"
Я наклоняюсь и целую его. И говорю: "Благодарю за работу".
Итак, 48 часов отдыхаем друг от друга. И есть возможность посмотреть по сторонам. Многие готовятся к Олимпиаде здесь, в Калгари, и сталкиваешься с ними с утра до вечера: и в отеле, и на улице, и в залах. Всегда собранные и серьёзные китайцы, готовые (это угадывается в той воле, которой пропитаны их глаза) уже сегодня заявить всем остальным спортсменам мира: скоро мы разгромим вас всех!
Корейцы, совсем не похожие на своих соседей, всегда оживлённые, беспрерывно лопочущие что-то на понятном только им языке.
Румыны, венгры, поляки - на одно лицо, и не чувствуешь, глядя на них, что это олимпийцы, и забываешь о них сразу после встречи на одной из узких улиц Калгари.
И наши... Вот где меня ожидал сюрприз. Я буквально впивался в лица тех, на чьих костюмах значилось слово "Россия", и ничего не понимал. Я видел совсем не то, что видел в те годы, когда бывал за рубежом с теми, на чьих костюмах на месте слова "Россия" сияло (я не преувеличиваю) слово "СССР". Да, той магии не было. И дело не только и не столько в буквах. Сейчас я видел других людей - понурых, не улыбающихся, будто потерявших уверенность.
"Боже мой, беда-то какая!" - помню, именно эти слова молча произнёс я тогда. И вспомнил начало перестройки, когда опекал Анатолия Карпова (было это в Испании). Помню, захожу к нему в номер и слышу: "У вас включён телевизор? Видели парад открытия Олимпиады-76? Какие люди шли - Василий Алексеев, Турищева, Борзов! Какую команду Горбачёв развалил!"
...Но я понимаю, что дело не только в фамилиях. Что произошло с каждым конкретным человеком? Что отнято у него и что он потерял сам? И я ПОДХОЖУ к одному из наших спортсменов и спрашиваю: "А как атмосфера в команде?"
Он отвечает не сразу, оценивающе осматривает меня с ног до головы и затем говорит: "Ужасная".
Садится рядом со мной и обрушивает на меня всё накопившееся в его душе. И заканчивает монолог словами: "Я даже массаж делаю у немецкого массажиста. И нашему врачу ничего не говорю, лечусь сам".
... Семнадцать дней в Олимпийской деревне подтвердили мои опасения. Я не видел и следов оптимизма в лицах наших замечательных ребят и девушек. Но видел (и не раз) другое: уезжающих на поле боя в полном одиночестве. Никто не сопровождал их! Такого во времена советского спорта быть не могло по определению.


Рудольф ЗАГАЙНОВ
Продолжение >>
 

 

Главная>>

©Стихия

 

Используются технологии uCoz