|
В пятницу в
Солт-Лейк-Сити большое представление - показательные
выступления лучших фигуристов Олимпиады. В последней группе,
как велит церемониал, выступают чемпионы. Среди них -
Алексей Ягудин. Специальный корреспондент "Известий" Игорь
ПОРОШИН встретился с уже остывшим от пыла борьбы героем
мужского турнира накануне его последнего выступления в
Солт-Лейк-Сити, чтобы подробно расспросить его о главном:
как ему удалось победить Евгения Плющенко, которому еще
полгода назад абсолютно все прочили олимпийское золото.
- У вас есть ощущение, что вы не просто выиграли
Олимпийские игры, но большую войну?
- И я счастлив тем, как ее выиграл. Мне Татьяна Анатольевна
(Тарасова - тренер Ягудина. - Прим. И.П.) говорила
перед произвольной программой: "Сделай четверной прыжок с
тройным, а потом аккуратно откатай остаток программы без
четверных - станешь вторым в произвольной, но выиграешь
Олимпиаду". Но когда я выехал с первого четверного прыжка, я
решил - никаких вторых мест, никакой осторожности. Никаких
поводов для того, чтобы кто-то мог сказать, что я стал
чемпионом только потому, что Плющенко споткнулся в короткой
программе.
- Важный вопрос для летописцев - кто и когда начал эту
войну, когда вы почувствовали, что это не просто спорт?
- Боевые действия начались уже в 98-м году, но это были,
можно сказать, пограничные конфликты. Настоящая война
началась два года назад. Я даже могу сказать точно когда -
после чемпионата мира в Ницце. У нас были нормальные
отношения с Мишиным. Мы здоровались и даже разговаривали. Но
после того как Женя для многих совершенно неожиданно стал
четвертым в Ницце, Мишин не нашел в себе сил поздравить
меня. И я понял, что что-то изменилось, что отныне это будут
не просто спортивные состязания. Я хорошо знаю Алексея
Николаевича. За последние два года он очень изменился. Он,
можно сказать, повернулся на этой борьбе. Он стал
преследовать цель не просто обыграть меня, но уничтожить. В
этом есть что-то от деградации. Когда в "Русском доме"
здесь, в Солт-Лейк-Сити, поздравляли Татьяну Анатольевну с
55-летием и седьмой золотой олимпийской медалью, все
поднялись со своих мест. Только Мишин остался сидеть и
знаком показал сидеть Плющенко. Это странно, непонятно. Эти
два года Мишин твердил, что Тарасова - пустышка в мужском
катании, что Ягудин под ее началом ничему не научился,
только строить гримасы на льду, выражаясь его словами.
Поэтому я воевал не только за себя, но и за Тарасову. В
прошлом сезоне я очень все это переживал, все эти дрязги,
все эти словесные выпады. Но теперь мне даже как-то смешно
все это вспоминать. Я изменил тактику. Я понял, что для
того, чтобы выиграть эту войну, не нужно смотреть на
противника. Выиграет тот, кто лучше видит себя. В этом суть
фигурного катания.
- Вы сами поняли или вам помог это понять Загайнов
(психолог, к услугам которого Ягудин обратился в сентябре
прошлого года. - Прим. И.П.)?
- Загайнов очень помог. Но, думаю, я сам пришел к этому
через ошибки прошлого сезона, когда я проиграл Плющенко все
что мог.
- Мне до сих пор не до конца ясно, почему вы все-таки
расстались с Мишиным в 98-м году, хотя вы уже сто раз
объясняли это в интервью. Я хочу расспросить вас об этом в
сто первый раз.
- Есть два главных момента. Во-первых, я хотел, чтобы тренер
посвящал мне большую часть своего рабочего времени.
По-моему, вполне понятное желание. И второй, может быть,
более важный момент. Я люблю спорить, потому что считаю, что
в споре рождается истина. Я не умею быть механической
игрушкой в руках тренера. И здесь, конечно, Женя мне полная
противоположность: он никогда не возражал Мишину и исполнял
все так, как тот говорил. Мишин не терпит возражений. И,
может быть, поэтому я однажды почувствовал, что он уделяет
больше внимания Плющенко. Тарасова тоже стремится подчинить
себе человека, настоять на своем мнении, на своем видении
ситуации. Но она умеет слушать.
- Я всегда думал, что ваша война с Плющенко - это на
самом деле только война Мишина с Тарасовой или Тарасовой с
Мишиным, как угодно. Но на последнем чемпионате России я
услышал от вас, что в ваших с Плющенко отношениях был некий
эпизод, сделавший невозможной дружбу между вами и даже
приятельство. Вы могли бы прояснить эту таинственную фразу?
- Это должно остаться между мной и им. Могу только сказать,
что это было еще одной причиной ухода от Мишина. Впрочем, мы
никогда не были близкими друзьями с Женей. Вместе играли в
футбол, но когда игра заканчивалась, мы расходились по
разным компаниям. Зато могу сказать, что у меня были и
остались отличные отношения с Лешей Урмановым (олимпийский
чемпион Лиллехаммера, ученик Алексея Мишина. - Прим. И.П.).
Он мне, кстати, позвонил и поздравил с победой.
- На войне получают раны. Такая война не обходится без
ран. Вы можете вспомнить самую болезненную?
- Мне было как-то очень обидно, когда перед Олимпиадой Мишин
сказал в одном своем интервью, что вся моя сила заключается
только в эмоциях, что я беру свое гримасами на льду. Я не
могу припомнить точно, он как-то по-другому, очень зло это
сказал, явно надеясь задеть меня. И это и вправду очень
задело меня. В этот день мое желание выиграть Олимпийские
игры стало бешеным. И я думаю, на самом деле судьба золота в
этот день и решилась. Так что Мишин мне очень помог стать
олимпийским чемпионом. Я благодарен ему. Правда. Он очень
многому научил меня в фигурном катании. А потом еще сделал
все, чтобы я поверил в то, что я могу стать олимпийским
чемпионом, когда эта вера была утеряна. Ведь если бы я на
самом деле был таким ничтожным фигуристом, как описывал меня
Мишин, обо мне не стоило бы так много говорить. Что меня еще
очень поразило, так это то, что Мишин уже здесь, в
Солт-Лейк-Сити, встал во время моего выступления у бортика,
рядом с той точкой, где я прыгаю четверной. Я не верю в
сглаз и экстрасенсорные способности Алексея Николаевича, но
это очень мешало сосредоточиться.
- Зато Мишин верит в дурной глаз Рудольфа Максимовича
Загайнова. Он обвиняет Загайнова ровно в том же, в чем вы
обвиняете Мишина. Он говорит, что на финале Гран-при в
Китченере Загайнов тоже "колдовал" у того места, где
Плющенко делает свой каскад из четверного, тройного и
двойного прыжков. На войне как на войне. Правда ли, что к
Загайнову вы обратились скорее как к профессионалу по
ведению психологической войны, чем как к человеку, могущему
разрешить ваши собственные душевные проблемы?
- Ерунда. Я обратился к Загайнову в тот момент, когда
полностью потерял веру в себя. Когда я поехал на Игры доброй
воли в Австралию, будучи уверенным, что нахожусь в такой
форме, в какой не был никогда. Летом я истязал себя
кроссами. Я сбросил 10 килограммов. Я делал на тренировках
четверной флип, четверной сальхов и четверной ритбергер.
- Четверной флип?!
- Да. Только что лутц и аксель не пробовал. Я приехал в
Брисбен ... и не прыгнул ничего. Вот тогда мы с Татьяной
Анатольевной и решили обратиться к Загайнову. Он был нужен,
чтобы помочь мне, а не для того, чтобы мешать Плющенко.
- Вы могли бы раскрыть тайну - в чем заключается "метод
Загайнова"?
- Если свести это к нескольким фразам, то они будут самого
общего содержания. Он внушал мне, что ситуация, в которой я
оказался, не трагична и тем более не конечна, а обязательна
для любого спортсмена. Не знаю... Не передать в нескольких
словах. Мы очень много разговаривали.
- Вот еще один домысел относительно Загайнова: он
присматривал за вами, чтобы вы режимили, не злоупотребляли
спиртными напитками.
- Не знаю даже, что и ответить на это. Я сам вполне научился
контролировать, сколько и когда пить. Если бы я не умел
этого делать, то я обратился бы не к Загайнову, а к
специалисту совсем другого профиля. Я понимаю, что все эти
слухи об алкоголике-Ягудине - расплата за ошибку двухлетней
давности. Меня исключили тогда из тура Тома Коллинза за то,
что я позволил себе выпить в баре. Но вы, наверное,
согласитесь, что в нашей стране никто не негодует, если
видит молодых людей, пьющих у метро пиво. Это данность.
Наверное, плохая данность. Но я вырос в России. А в Америке
общественная мораль категорически осуждает это. Я был очень
молод, я этого не знал. Теперь знаю.
- Чемпионы обрастают слухами и мифами так же, как и их
тренеры. Ваш тренер - Татьяна Тарасова - безусловно,
мифологическая фигура. Она, кажется, и сама это ощущает. Во
всяком случае, в том, что она говорит журналистам в
интервью, трудно почувствовать ее подлинную натуру. Она
слишком в роли, слишком "в политике". А какая она с вами, на
тренировках, на соревнованиях? Два года назад в интервью
"Известиям" вы сказали, что она "простая русская баба".
- Я должен поправиться: она простая русская женщина. Очень
добрая и очень надежная. Что бы я ни сделал, как бы я ни был
виноват, она всегда защищает меня. В ее отношении ко мне
есть что-то материнское. И еще у нее есть очень важное
профессиональное качество - она знает, когда нужно
остановиться, когда дать мне передышку.
- Правда ли, что вы иногда можете позволить себе на нее
накричать?
- Да, это правда. Но это мой характер, от этого никуда не
деться. Я ее сразу же предупредил, как только мы начали
работать: "Татьяна Анатольевна, вы меня заранее простите за
мой темперамент. Я могу стукнуть кулаком и выругаться матом
на тренировке. Но в этом не будет выражаться мое отношение к
вам. Только мой характер". Она никогда не давала мне поводов
по-настоящему злиться на нее.
- Вам не кажется, что ваш темперамент, ваша
чувствительность - это то, в чем вы заранее проигрываете
всегда холодному Плющенко?
- Но, как выяснилось на Олимпиаде, эта холодность всего лишь
маска. Там, за маской, обычный человек с его сомнениями,
страхами, напряженными нервами. Мне говорили многие люди:
"Когда ты выходил на произвольную программу, по тебе нельзя
было сказать, что ты волнуешься". Все решает твое внутреннее
состояние, самооценка. Я был спокоен в решающий момент
Олимпиады, потому что знал: миллион раз могу сделать то, что
должен был сделать. В прошлом сезоне я просто играл в
рулетку: прыгну, не прыгну. Я думаю, Женя потому и
представлялся таким, как вы выразились, холодным, потому что
видел, как я плох. Это придавало ему уверенности в
собственных силах. Нет, я не считаю, что мой темперамент -
это наказание. Это оружие, которое может обернуться против
тебя, как было в прошлом сезоне, и наоборот, работать на
тебя, как было в этом сезоне.
- Вы добились всего, о чем можно мечтать в фигурном
катании, - трижды выигрывали чемпионат Европы, финал
Гран-при, трижды чемпионат мира, теперь стали олимпийским
чемпионам. О чем еще можно думать? Как вы могли бы
сформулировать ваши планы на будущее?
- Никак. Нет слов и желаний. Потому что мое самое заветное
желание сбылось. Если бы мне перед Олимпиадой предложили
обменять все мои награды на одну - олимпийское золото, я
немедленно принял бы такую сделку... Вот вы спросили, и я
начинаю обдумывать ваш вопрос. Нет, желания есть, желания
остались. Например, я хочу попасть в американское ледовое
шоу
Stars
on
Ice. Для
меня очень важно оказаться рядом с такими великими людьми,
как Скотт Хэмилтон, Курт Браунинг, Брайан Бойтано.
Поучиться, почувствовать, как они работают с публикой. Я
хочу на будущий год придумать что-нибудь смешное, чтобы
людям это нравилось так же, как моя нынешняя короткая
программа. Что-то чрезвычайно отличное от того, что я делал
два последних сезона. Чтобы Мишин не говорил: все что я умею
- это строить рожи под американские саундтреки. |
