Через тернии — В ЗВЕЗДЫ

... Ползет второй выходной день — время будто ос­тановилось. Но есть дело, и дело очень серьёзное, сверх­серьёзное. До отъезда в Солт-Лейк-Сити, а он запланиро­ван на восьмое, остается неделя. Что это такое — послед­ние семь дней? Со многими великими профессионалами спорта Обсуждал я суть данного феномена, и практически все они мыслят примерно так: в последние дни перед стар­том никакой науки нет и быть не может! А что же есть и долж­но быть? Привожу высказывание очень крупного тренера по боксу Владимира Лаврова из Волгограда: «Последняя не­деля — это искусство тренера и интуиция спортсмена». Пожалуй, это самая точная формула, с чем были согласны многие коллеги Лаврова. «Искусство тренера» — это его умение безошибочно диагностировать состояние спорт­смена и с учетом всех его составляющих дифференциро­вать предлагаемые нагрузки. А «интуиция спортсмена» -это его умение передать (расшифровать) тренеру собствен­ные ощущения, характеризующие психофизическое состо­яние, уровень готовности (спортивной формы), на основа­нии чего тренер и будет на уровне педагогического искус­ства варьировать нагрузки в эти не имеющие цены послед­ние дни перед стартом.

Задача вывести спортсмена на пик формы в нужное время архисложна. Ее суперсложность определяется хотя бы тем, что тренеру, всем его помощникам и самому спорт­смену необходимо в конечном итоге совместить такие не­совместимые понятия, как преодоленные сверхнагрузки, без чего невозможна высокая самооценка готовности, и в то же время свежесть, а именно свежесть лежит в основе адекватного психологического состояния, в частности, та­кой важнейшей его составляющей, как желание сорев­новаться, жажда борьбы и победы. И именно наличие свежести говорит о том, что есть у этого спортсмена запас сил!
Все эти годы я опрашиваю опекаемых мною спорт­сменов по ключевым моментам психологической подготов­ки к старту, в частности, задаю вопрос: «Что необходимо обеспечить в своем состоянии в первую очередь?»
Первым опрошенным был гроссмейстер Виктор Корчной — с ним я начинал свой путь в шахматах, и он от­ветил: «Главное — быть свежим!» Среди опрашиваемых мною в последующие годы были и футболисты, и гимнас­ты, и боксеры, и все другие, и ответ был таким же. «Све­жесть!» — вот о чем мечтает спортсмен, вот что мы должны и обязаны помочь обеспечить ему в такой день, когда ре­шается его судьба. А про Олимпийские игры иначе не скажешь!
И вспомнил я в этот момент Лёшу, его состояние, в котором есть всё, исключая ту самую на вес золота све­жесть. И осознал всю сложность стоящей перед нами, пе­ред всей нашей группой задачи. И понял, что сейчас можно забыть ту прекрасную по отдаче работу Лёши на прошед­шей неделе, забыть то, что я оценивал не менее, чем по­двиг. А думать о другом.
Да, он преодолел саму нагрузку, он решил задачи ук­репления выносливости и решил еще целый ряд задач под-
Продолжение. Начало см. в № 1, 2 за 2003 г.


готовки. Но сегодня, за семь дней до отъезда «туда», он предельно утомлен, а о свежести можно только мечтать.
Вот о чем — стало ясно мне сейчас — надо думать сегодня. И я пошел в номер к Татьяне Анатольевне.
Она лежит под пледом, греет опять напомнивший о себе позвоночник.
И спрашивает меня:
— Что с ним? (тот же вопрос).
— Думаю, все идет как надо. Он интуитивно выбрал
этот вариант жизни — ушел в себя, отдалился от всех, и от
нас в том числе, бережет энергию.
— По глазам вижу, что он ничего не ест.
— Завтракает.
— Одного завтрака мало. Вы должны ему сказать.
— Нет, ничего говорить не надо. Сейчас опасно лю­бое давление. Он делает в эти последние дни главную
работу — собирает в одну сумму все слагаемые будущей
победы. И так же ведут себя все великие, тот же Серёжа
Бубка.
— Какие слагаемые? — спрашивает она.
— Прыжки и их качество, а это для него главный кри­терий готовности. Плюс выносливость — уже не задыхает­ся. Кстати, он бегает после ужина, нам не говорит. Еще один
плюс — вес, весит всего шестьдесят восемь. Следующий
плюс — полная концентрация, ни на что постороннее не от­влекается. И еще один плюс — отказался выпить в выход­ной.
— Отказался? — она искренне удивлена и спрашива­ет: — И что сказал?
— Сказал: «Не буду».
— А что это значит?
- Значит — хочет заслужить поддержку у Бога, не хочет грешить.
— Дай Бог! — говорит Татьяна Анатольевна и садит­ся. — Мне даже лучше стало. Идемте, папаша, в бар. Нам-
то можно выпить!
— Ни в коем случае, — отвечаю я, — на фарт мы тоже
влияем.
— Ну, тогда — кофе.
Сидим лицом к лицу. И я рассказываю:
—                Он изменился. Раньше отказывался воспринимать
информацию о других спортсменах, а вчера предельно вни­мательно выслушал рассказ о Тигране Вартановиче Петро-сяне, который за три года отбора к матчу с Ботвинником ни
разу не нарушил режим и даже в новогоднюю ночь отказал­ся от шампанского. И потом, когда его спросили: «Ну не­
ужели бокал шампанского помешал бы вам стать чемпио­ном?», ответил: «Наверняка нет. Но я должен был знать, что
сделал всё»!
— Это точно! — говорит она. — Сделать надо всё!
Потом спрашивает:
— А что еще он говорит?
 
— Ничего не говорит. Мы всё делаем молча. Только:
«Доброе утро» и «Спокойной ночи». Татьяна Анатольевна,
вы мне дали добро «на советы», этот, я обещаю, будет по­следним.
— Давайте, давайте, папаша. Я же сказала, что слу­шаюсь.
— Нельзя в анализе опережать его. Нельзя вслух



Дмитрий Азаров сделал этот снимок в Солт-Лейк-Сити. Только что Алек­сей Ягудин блестяще откатал свою произвольную программу. И только после выступления он дал волю чувствам. Интересно, какие слова нашел Р.М. Загайнов (на снимке он слева от Ягудина), чтобы успокоить своего подопечного?
раньше, чем это сделает он, оценивать его работу. Сейчас, в эти последние и решающие дни подго­товки, спортсмен находится во власти самоанали­за и сбивать его, с его точки зрения, нельзя, даже если мы правы. Этому меня научили тренеры по прыжковым видам легкой атлетики, а есть мнение, что они превосходят всех других.
— А что тогда делать? — чуть повысив голос,
спрашивает она.
— Ждать, когда он подъедет и скажет: «Мне
кажется...» или «Я думаю...»
— А для чего тогда мы стоим там, у борта? —
еще громче спрашивает она.
— Чтобы следить за ним неотрывно. Для него
это крайне важно, он хочет видеть наше предель­ное внимание. И одобрительно кивать, иногда -
улыбаться, показывать удовлетворение и даже ра­дость в случае удачных прыжков. Это и есть функ­ция «человека за бортом». А другие функции спорт­
смену сейчас не нужны.
Вот она и наступила — первая тренировка последней недели, первая — после двух выходных. Какой она будет, не знает никто. Уинстон Черчилль сказал о войне: «Наступает время, когда молятся все!» Думаю, такое время наступило и для нас, для всех, кто сегодня вышел на финишную прямую сво­ей подготовки к Олимпийским играм.
И сейчас, когда Лёша выехал на лёд, немно­го поскользил и сразу подъехал ко мне, я спросил:
—                Всё нормально?
И услышал то, что хотел услышать:
—                Вроде да.
Записываю «это», сидя за бортом, а на льду Лёша, и прыгает он после 48 часов отдыха безошибочно. И я заго­тавливаю фразу, которая точно отразит то, что есть, и то, что примет спортсмен.
—                Машина! — говорю я ему. И через пару секунд до­бавлю: — Безошибочно работал!
И обниму. Давно я не обнимал его! Целых два дня!
Он уходит в душ, а я читаю интервью с тренером Ни­колаевым, в котором тот утверждает, что эмоции могут ме­шать фигуристу, что, будучи в плену у них, фигурист часто ошибается в прыжках, особенно в сложных.
В машине принимаю решение поднять эту тему:
— Ты был абсолютно сконцентрированным, без эмо­ций. То есть была гармония спортсмена и художника. Мо­жет быть, в этом и есть ключ к безошибочности твоего ка­тания?
— А как же вторая оценка? — отвечает он. — Ведь я
имею преимущество благодаря ей.
— А ты и так красивее всех. Как сказала Татьяна Ана­тольевна, есть такое понятие, как красота жеста.
— Может быть, — соглашается он.
— Но главное, я убедился сегодня, что мы всё дела­
ли правильно, создан запас!
В ответ он ворчит (но видно, что доволен):
— Я так готов должен быть числа восьмого.
— А ты ещё не готов! — решительно заявляю я. — Го­товы прыжки, а над «функцией» надо работать и работать!
— Я вам четырнадцатого скажу.
— Четырнадцатого ты меня обнимешь, поцелуешь и
скажешь: «Большое спасибо, Рудольф Максимович! Вы
были правы!»
Он молчит, пытается скрыть улыбку.


...Осталось шесть с половиной дней (как долго)! Но это не значит тринадцать тренировок. Идет самая послед­няя неделя, неделя без науки. Может быть тринадцать тре­нировок, если они будут нужны, но их может быть и десять, а может быть и шесть, по одной в день. И зависеть это бу­дет от тех двух характеристик — искусства тренера и инту­иции спортсмена.
Но Татьяну Анатольевну я еще не во всем убедил. Тре­нер, это я наблюдал многократно, всегда боится недора­ботать. И часто, находясь в состоянии предстартового ман-дража и даже психоза, готовит к соревнованиям себя, а не спортсмена. И сейчас передо мной две задачи — убедить тренера в том, что спортсмен уже готов к соревнованиям и что нагружать его не просто нежелательно, а даже опасно. И задача вторая — оберегать спортсмена в процессе по­следних тренировок от эмоций тренера, от придуманных обид, выяснений отношений и других признаков психоза. Помню нашу встречу с Еленой Анатольевной Чайковской. Было это в Москве, на стадионе «Динамо», где футбольная команда, с которой я тогда работал, проводила предмат-чевую тренировку, а Елена Анатольевна шла к себе на лёд. Мы поздоровались, и она спросила: «Что делаете здесь?», и я ответил: «Оберегаю спортсменов». «От кого?» — после­довал вопрос. «От тренера и от жен», — ответил я. «Пра­вильно1 — согласилась она. — Только от жен надо обере­гать всегда, а от тренера — иногда».
Поэтому я и вспомнил эту встречу. В эту последнюю неделю, и в этом ее важнейшая специфическая особен­ность, необходимо оберегать спортсмена от всего, что мо­жет оказаться помехой формированию его итоговой высо­кой самооценки проделанной работы, а значит, и уверен­ности в себе и в своих возможностях. А помешать способ-


на любая мелочь — критическое слово тренера, любое его недовольство спортсменом, просто хмурое выражение лица.
...Через пять минут я снова постучу в дверь его номе­ра, и мы поедем на вторую сегодняшнюю тренировку. Сло­во «машина» ему понравилось. Это было фиксацией того, чего фигурист, в общем-то, и добивается — выполнять эти трижды и четырежды проклятые прыжки автоматически, не включая нервы и мозг, как машина. И сейчас, когда я войду в его номер, чтобы разбудить, поднять и мобилизовать на вторую тренировку, я обращусь к нему иначе, не по имени. «Машина марки «Ягудин», — скажу я, — ты чего разлегся посреди рабочего дня?» Или пошучу иначе, но первые три слова будут сохранены. И, я надеюсь, он улыбнется.
Слова-образы имеют реальную силу. Они на многое способны, если ими умело распоряжаться. Могут дать им­пульс состоянию, желанию бороться, просто жизненному настроению. А это всегда немало!
Помню, работая в кутаисском «Торпедо» с Гиви Геор­гиевичем Нодия, я услышал от него в адрес защитника: «Мо­лодец! Собака!» И, помню, был даже поражен и шокирован. И услышал от тренера: «Собака — это похвала для защит­ника, означает, что он цепкий, злой, хорошо защищает свой дом, то есть ворота».
...В машине он спросил:
— Татьяна довольна?
— Да, очень.
— Что-нибудь сказала?
— Сказала: «Лучшая тренировка!»
...На катке он снова подъехал ко мне, и я сказал:
— Одна просьба, все оставшиеся тренировки долж­ны быть проведены в состоянии абсолютной концентрации.
— Не отвлекаться на блондинку?
— Взглядом встретиться можно.
Наверное, лет двадцать назад я бы ответил спорт­смену иначе. Но, работая (это было три года) в баскетболь­ной команде тбилисского «Динамо», услышал однажды в процессе доверительной беседы от одного из ведущих иг­роков следующее: «В разминке изучаю зал, выбираю инте­ресное женское лицо, даже стараюсь встретиться с ней взглядом, и ей посвящаю матч».
Насколько же одинок спортсмен, когда выходит на поле битвы! Как мне его жалко и как я восхищаюсь им, ког­да вижу на баскетбольной площадке, на ринге или на льду великого бойца, нашедшего (!) силы для своего очередно­го подвига!
И я подумал: как мало получает спортсмен за всё, что он совершает. Имею в виду не материальную компенсацию, а то, что мог бы получить спортсмен от всех нас. Да, мы его любим, восхищаемся им, он украшает жизнь вообще и нашу в частности, но он-то лишь догадывается об этом. В Мага­дане один геолог рассказал мне, как спасла ему жизнь кни­га Юрия Власова «Себя преодолеть». На пути из одного по­селка в другой, а было это в тундре, сломалась его маши­на. И в сорокаградусный мороз он шел по направлению к огням поселка тридцать километров. И когда в очередной раз спотыкался и падал «мордой в лед», поднимали его эти два слова «Себя преодолеть!» И он дошел! Но знает ли Юрий Петрович Власов об этом?
И вот эта светловолосая девочка, с которой я «раз­решил» Лёше встретиться взглядом, помогает нам тем, что приходит на все Лёшины тренировки и выполняет «функ­цию зрителя». И встречаясь с ней взглядом, Лёша получает некий импульс, который согревает и оживляет его. И спа-сибо ей за это! Но она будет тут же забыта, стоит нам сесть


в машину и уехать в аэропорт, покидая Калгари навсегда. Полжизни все мы живем в своих фантазиях, в своем вооб­ражении.
...И снова Лёша прекрасно катается. Он буквально «звенит» — этот «звон» я всегда чувствую в спортсмене, когда он входит в идеальную форму.
Но Татьяна Анатольевна не меняется и тут же опуска­ет меня на землю.
— Вот когда он «звенит», тогда и начинает срывать
прыжки, — говорит она мне.
Но я не отвечаю ей, а издали, как ни в чем не бывало, улыбаюсь Лёше. Но он всё чувствует и по пути в раздевалку спрашивает меня:
— Чем она недовольна?
— Лёша, ты должен быть к этому готов. Это имеет
место везде и называется «психоз тренера». Тренер начи­нает гореть, и твоя задача не заразиться этим процессом.
Поверь, от этого во многом будет всё зависеть.
Как всегда, прежде чем начать сеанс, присаживаюсь на краешек кровати и рассказываю ему:
- Благодаря тебе пополняю запас своих научных идей. Знаешь, что записал сегодня? Вот слушай: «Во вре­мя тренировочной работы между психологом и спортсме­ном устанавливается волевой контакт, а между девушкой и спортсменом — эмоциональный контакт. А спортсмену нужно и то, и другое. Поскольку и то, и другое есть категории психологической поддержки! Согласен?» Но ответа не по­лучаю. Его глаза закрыты. Сон глубок и крепок.
«Пять дней остается (как долго)!» —первое, о чем по­думал я, еще не открыв глаз. И снова, уже в который раз, прокручивает моя память кадры тех Лёшиных тренировок, в конце той недели, когда он преодолевал свое сверхутом­ление, будто выключив из деятельности своего организма инстинкт самосохранения. Обычно, когда я вижу такое, два чувства соседствуют в моей душе — восхищение спортс­меном и страх за него, за его здоровье, за его судьбу.
Но человек сознательно идет на это, абсолютно веря в то, что это насилие над собой необходимо. Почему он ве­рит в это — ищу я разгадку этой тайны, а для простых смерт­ных, не способных на такое преодоление, это, бесспорно, тайна. И, кажется, приходит верный ответ: такая суперрабо­та, такое самоистязание создают запас прочности, а это и есть то, без чего нельзя выходить на такой полигон, как Олимпий­ские игры, нельзя выдержать без ощутимых потерь сам стресс Олимпиады. И если не создан запас прочности, то сил на саму борьбу с соперниками может просто не хватить.
...Проснулся я рано, и есть время подумать о таких людях, как Лёша Ягудин, о настоящих героях спорта. Веро­ятно, любое сверхусилие, а нигде, кроме как в спорте, че­ловек к нему не прибегает, затрагивает некие глубинные процессы в организме. Боюсь оказаться правым, но подо­зреваю, что человек, в нашем случае спортсмен, в такие минуты черпает некие психофизические резервы и таким образом разрушает свой генетический фонд. Это тоже из категории расплаты за победы, приносящие спортсмену славу и блага. Но равноценна ли эта плата-расплата? Одно­значного ответа сегодня дать нельзя. И во многих других ви­дах человеческой деятельности гибнут совсем молодые люди, просто происходит это, в отличие от спорта, не на глазах все­го мира. И неполноценные дети рождаются не только у тех родителей, кто принимает или принимал допинг. •
Рудольф ЗАГАЙНОВ
Продолжение >>

Главная>>
©Стихия